Да, Ульрих. Да, мы — странные люди.
Вот видишь эту берёзу, или, как говорят у вас, «ди биркен». Красивое дерево, символ нашей цивилизации. Так вот, по весне, когда почва еще холодна и почки не распустились, мы острым ножом делаем надрезы и пьём сладкую березовую кровь, называемую у нас соком. Да, пьём, и нам не стыдно. А вот сосна. Хвойное дерево, непригодное в пищу? Ох, Ульрих! По весне мы снимаем с сосны кору и тонкой струной срезаем нежную часть, что находится под корой. Смола становится нежной и сладкой, её приятно жевать, думая о судьбах родины. Снимать кору лучше струной, идеально — виолончельной, с соль большой октавы. Ты часто видишь виолончели в России, Ульрих? То-то и оно.
Ну, ладно. Давай поговорим о более традиционных вещах. Мы, Ульрих, бывает купим мяса, сварим его, порвем на мелкие кусочки, а после зальем эти кусочки в тарелки свежим мясным жиром — и ставим охлаждаться. Вот прямо дюжину тарелок таким кушаньем займем! В смысле не помещается в холодильник? А ты переворачивай, тарелку на тарелку, и штабелями ставь. Все помещается: и в холодильник, и в себя. Ну, или в нас.
А после можно чаю попить. А еще лучше — спитый чай слить в банку, засыпать сахаром, и подождать. И тогда, Ульрих, в этой жидкости заведется плесень, которая будет разрастаться и станет толщиной в добрых два пальца. И эта плесень переварит спитый чай, сделав его кислым. Это, Ульрих, беспощадная русская комбуча. Очень тонизирует, знаешь ли — особенно в наши времена.
Но всё это, цветочки. У нас есть вещи, которые шокируют куда сильнее березового сока, чайной плесени или застывшего жирного супа. У нас, Ульрих, у нас в России не принято прививаться от ковида. Да, да, вот так. Просто мы бессмертные, и живем один раз — что бы это не значило.